Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

— А драться не будете? — после некоторого молчания тихо спросил женский голос.

— И зачем вы такие слова говорите, Авдотья Семеновна? Да рази можно бабу бить! Нет, я такому свинству не привержен.

— И любить будете?

— До могилы, Авдотья Семеновна… А что я много старей вас, так вы не сомневайтесь, это ничего не доказывает. В строгости жизни себя оберег, молодому не уважу… Ну как? — голос слегка дрогнул. — Значит, согласные?..

Ушаков усмехнулся, покачал головой и, стараясь не шуметь, тихо пошел вниз по улице.

На площади по-прежнему стояло веселье. Девушки и молодые бойцы, взявшись за руки, водили хоровод.

Ушаков подошел, увидел в центре круга Сашеньку, руководившую хороводом, и, подивившись в душе на неутомимость девушки, огляделся вокруг. Красноармейцы постарше расположились на бревнах около старого сруба.

— Ильвачева не видали, товарищи? — спросил он, подходя к сидевшим бойцам.

— Только сейчас здесь ходил, — откликнулся боец в опущенном шлеме. — Я пойду пошукаю.

Ушаков присел на бревна.

— Ну, как они, дела, товарищ Назаров? — спросил он, повертываясь к казаку и вынимая из кармана кисет с табаком.

— Ничего дела, товарищ комиссар. Интересуюсь, далеко ли еще нам идти?

— А вы разве на митинге не были?

— В наряде стоял.

— Пойдем туда, куда товарищ Ленин, партия прикажут. А сейчас наша задача выбить панов из Украины… А вы что, опять по дому соскучились?

— Ой, нет, товарищ комиссар! Темный я тогда был человек. Раз ошибся, больше не ошибусь. Понимаем, за что воюем. За такое дело можно и жизни решиться.

— Правильно, — сказал Ушаков, весело взглянув на него.

— Товарищ комиссар, а верно говорят — в шестьдесят втором полку бандитов поймали? — спросил Назаров, беря предложенный Ушаковым кисет и свертывая папироску.

— Верно. А что?

— Я хочу сказать несколько слов за курей, что покрали вчера. Мужики очень даже, обижаются. Произошел этот случай в расположении третьего эскадрона. И вот, к слову сказать, примечаю я там одну парочку. — Он многозначительно глянул вокруг и, понизив голос, сказал: — Первый, значит, Чирвон.

— В английской шинели? — спросил сидевший рядом Леонов.

— Он самый.

— И еще его дружок в кожаной куртке?

— Да.

— Опоздал, друг, с сообщением. Их еще в обед взяли. Так, товарищ комиссар?

— Так. Я их допрашивал. Оказались махновцы… Вы, товарищи, хорошенько присмотритесь к некоторым нашим бойцам из новеньких, — продолжал Ушаков, сердито покашливая. — Очень возможно и даже наверно, что, кроме двух этих бандитов, к нам пристали еще разные гадины. Всю эту заразу, разлагающую наши ряды, надо выжечь каленым железом.

— И так уж в оба смотрим, товарищ комиссар, не раз предупреждали, — сказал Назаров. — Да за всем разве усмотришь, когда без передышки в бой или походом идем!

— Как я понимаю, товарищи, среди нас, безусловно, завелись паразиты, — начал деловым тоном боец в черной кубанке. — Я стал примечать, что повелось это, как еще к Умани подходили. Помните, случай был с хуторским мужиком? У меня и тогда догадка была. На старых бойцов, конечно, нет подозрения. Все ребята свои, не первый год знаем. Ну, насчет сена — это, конечно, Другой вопрос. Нельзя ведь, когда кони голодные.

— И насчет сена всегда можно договориться, — заметил Ушаков.

— Это конечно…

Они помолчали.

— Чего я еще хотел сказать, товарищ комиссар… — заговорил Назаров. — Вон мы почти голыми руками воюем, а у них и еропланы и батарей сколько… Под Дуб-по с Семеном Михайловичем, с товарищем Ворошиловым семнадцать раз подряд в атаку кидались, сколько бойцов там оставили… Где, в какой войне видали такое, чтобы на одном дню семнадцать раз в атаку ходить?!

— А что вы хотите этим сказать? — спросил Ушаков.

— А я то желаю сказать, что кабы все это кто описал, чтоб другие, молодые, для которых мы эту жизнь завоевываем, почитали бы и сказали: «Да, вон какие они были, буденновцы!» И помянули нас хорошим словом и поклонились бы нам.

— Об этом не беспокойся, товарищ Назаров, — уверенно сказал Леонов. — Партия большевиков нас не забудет. Будут о нас и книжки писать и песни слагать…

— Вот это правильно, — заметил Харламов. — А то наша Конная армия на всех фронтах геройски отвечает. Всем, стало быть, пример подает.

— Вы меня требовали, товарищ комиссар? — спросил Ильвачев, подходя к Ушакову.

— Да. Надо потолковать кое о чем. — Ушаков поднялся, взял Ильвачева под руку, отвел его в сторону и начал что-то тихо говорить ему, изредка поглядывая на сидевших бойцов…

В село медленно входил огромный обоз. Были видны лишь две-три передние подводы, все остальное тонуло в душном облаке пыли. Слышались сонные крики подводчиков, усталая ругань.

Обоз проскрипел по раскаленной солнцем сельской улице, перевалил через пересохший, ручей и вышел на площадь. Передние остановились. Ехавший впереди босой мужик с всклокоченной бородой, в длинной, до колен, серой рубахе не спеша слез с телеги, подошел к лошади и деловито поправил хомут.

— Это что же, дядя Иван, привал? Или дальше поедем? — густым волжским говором, напирая на «о», спросил сидевший в телеге сухощавый человек в накинутой на плечи кожаной куртке.

— А по мне, как хочешь, товарищ Каштанов, — почесывая под мышкой, безразлично ответил мужик. Он покосился на острый круп лошади. — Я, поди, верст полтыщи уже отмахал. То одного везешь, то другого… Снаряды возил… Я понимаю, конечно, дело военное, помощь нужна. — Он помолчал и, пожимая плечами, сплюнул черной слюной. — Да мне что, я уже привыкший _ второй месяц в подводах, будто и дома не жил вовек.

— Надо бы в деревне жару переждать, товарищ Каштанов, — сказал средних лет человек, по виду рабочий. — Гляди, кони еле дошли, да и ребята устали.

— Так, может, по хатам пойдем? — нерешительно предложил молодой рабочий в буденовке. — И кони отдохнут, да и самим умыться не грех.

Каштанов взглянул на часы.

— Хорошо, товарищи, — сказал он, что-то прикинув в уме. — Постоим здесь два часа, ровно в пять двинем дальше. Только сначала надо узнать, не занята ли кем деревня.

— А вон сидит боец, — сказал рабочий в буденовке.

Каштанов оглянулся. На лавочке у ворот сидел в тени Митька Лопатин.

— Эй, товарищ! — крикнул рабочий в буденовке. — Слышь, давай-ка сюда!

Митька не спеша подошел.

— Кто, товарищ, в деревне стоит? — поинтересовался Каштанов.

— А вы кто такие? — с настороженным любопытством поинтересовался Лопатин.

— Мы, товарищ, партийные работники. Едем в Конную армию. — Каштанов пошарил за пазухой и вынул бумажку. — Нат-ка вот, почитай.

Митька быстро прочел документ. Его лицо просветлело.

— Та-ак… — приветливо протянул он. — Значит, в точку попали. Мы и есть самая Конная армия.

— Ну? И штаб армии здесь?

— Нет, только наш полк. Третий день стоим. Отдыхаем.

— А кто у вас комиссаром?

— Товарищ Ушаков.

— Ушаков? Каков он собой?

— Небольшой такой, плечистый.

Каштанов ласково выругался.

— Знакомый, что ль? — добродушно усмехнулся Митька.

— Какой знакомый. Если тот самый, то друг… Где он сейчас?

— На квартире, должно быть. Вон второй дом направо от церкви, — показал Митька.

— Ну, товарищ, спасибо… Да, о самом главном забыл. Вы что, всю деревню занимаете?

— Нет, верх свободный… Ну, покуда, товарищ… Я, извиняюсь, дневалю. — Митька приятельски кивнул Каштанову и пошел на свою лавочку.

«Смотри, сколько много народу приехало!» — думал он, вновь расположившись на лавочке подле крыльца и поглядывая на проходивший мимо обоз.

Вблизи послышались шаги.

По улице шел боец Марко Сюсявый, прозванный так за то, что говорил, словно плевался. Он подошел к Митьке и, поздоровавшись, присел с края на лавочку.

— Что, дневалишь? — спросил он, помолчав.

— Ага, — кивнул Митька.

Сюсявый вынул из кармана кусок пирога, отломил половину и протянул Митьке,

— Хочешь?

— Нет. Только поел.

Из-под крыльца, загребая толстыми лапами, выполз на брюхе щенок. Виляя хвостом, он подошел к Сюсявому и большими глупыми глазами умильно уставился на пирог.

Лопатин потянулся и ласково погладил щенка по шишкастой голове. Тот, слабо повизгивая, ткнулся мокрым носом в сапог Сюсявого и тронул его лапой.

— Что, жрать хочешь? — спросил Сюсявый-насмешливо. — Только пирогами и кормить вашего брата. Уйди, шалава! Ну? Кому говорю?! — Он замахнулся.

Щенок отскочил, склонив голову набок, поставил ухо торчком.

— Товарищ Лопатин, — заговорил Сюсявый, с хрустом пережевывая кусок пирога. — Я имею тебе один вопрос задать.

— Ну?

— Чего это ребята в партию записываются? Давать, что ль, там будут чего?